— Доркас, последние лет двадцать или тридцать я был отвратительным зловредным паразитом.
— Это всем известно. — Она опять зевнула.
— Никогда никому не льсти. В жизни каждого человека наступает время, когда он должен перестать быть благоразумным… время расправить плечи и заявить о себе… зажечь огонь во имя свободы… поразить зло.
— У-а-а-у.
— Прекрати зевать, ибо это время пришло.
Она оглядела себя.
— Тогда, может быть, мне стоит переодеться?
— Да. И зови сюда остальных. Дела хватит на всех. Вылей на Дюка ведро воды и скажи, чтобы стер пыль с этого маленького трепача и сделал его работоспособным. Я нуждаюсь в новостях.
Доркас ошарашенно уставилась на него.
— Ты говоришь о стереобаке?
— Делай, что тебе говорят. Скажи Дюку, если эта штука через полчаса не будет в порядке, пусть подыскивает себе другое место. А теперь — брысь! Нам предстоит горячая ночка.
— Хорошо, — согласилась Доркас с сомнением в голосе. — Но сперва я должна померить тебе температуру.
— Молчи, женщина!
Дюк подключил приемник как раз к тому времени, когда повторяли второе интервью с подставным Человеком с Марса. Комментарий включал в себя слухи о перелете Смита в Анды. Джубал сложил два и два и после этого до утра звонил разным людям. На рассвете Доркас принесла ему завтрак — шесть сырых яиц, вылитых в бренди. Он глотал эту смесь и размышлял о том, что одно из преимуществ долгой жизни то, что человек знаком со всеми мало-мальски известными персонами… и может в случае надобности позвонить кому угодно.
Харшоу смастерил хорошенькую бомбу, но не собирался отпускать чеку, пока сильные мира сего сами не вынудят его к этому. Он понимал, что правительство может снова запрятать Смита под замок на основании того, что тот неправомочен. Его собственное мнение заключалось в том, что Смит слабоумен по обычным стандартам и является психопатом с точки зрения медицины, что он жертва уникального, феноменального психоза, порожденного двойственностью ситуации: с одной стороны, воспитанием негуманоидной расой, а с другой — помещением в чуждое для него общество.
Но и слабоумие Смита, и его психоз мало заботили Джубала. Это человеческое животное сумело основательно и довольно успешно приспособиться к негуманоидному обществу… правда, будучи неразумным младенцем. Сможет ли оно взрослым, со сложившимися привычками и устоявшимся мышлением, приспособиться еще раз так же успешно? Ведь для взрослого это во много раз труднее. Доктор Харшоу намеревался узнать это: впервые за несколько десятков лет у него проснулся настоящий интерес к медицинской проблеме.
К тому же его приятно щекотала мысль о возможности сделать что-то наперекор сильным мира сего. Анархичность — это прирожденное качество каждого американца — была доминирующей чертой его характера. Предстоящая схватка с правительством планеты придала его жизни неизведанную доселе остроту.
Вокруг невзрачной звезды типа G-2, на краю средних размеров галактики, вращались, как и миллиарды лет назад, планеты, подчиняясь закону небесной механики, упорядочивающему пространство. Четыре из них были достаточно велики, чтобы их можно было заметить со стороны, остальные были так, огрызками, то одевающимися в феерические одежды больших, то пропадающими в черноте пространства. Все они, как это обычно бывает, были заражены той странно извращенной энтропией, что зовется жизнью; на третьей и четвертой температура колебалась около точки замерзания окиси водорода; вследствие этого, на обеих развилась жизнь, достаточно сложная, чтобы допустить контакт.
Древнюю расу марсиан, обитающую на четвертом огрызке, не слишком-то занимал контакт с Землей. Нимфы радостно носились по его поверхности, учились жить, и восемь из девяти погибали во время учебного процесса. Взрослые марсиане, разительно отличающиеся формами тела от нимф, толпились в сказочно прекрасных городах и были так же спокойны, как нимфы непоседливы… хотя их мозг жил богатой и насыщенной жизнью.
Взрослые не были освобождены от работы в человеческом смысле этого слова — они присматривали за планетой… рощам надо было говорить, когда и где вырастить нимф; прошедших «ученичество» надо было собирать в рощах, лелеять, оплодотворять; появившиеся в результате этого яйца надо было тоже лелеять, внимательно за ними присматривать, обеспечивать все условия для нормального их развития, а выполнивших свое предназначение нимф надо было уговаривать бросить свои ребячьи выходки и превратиться во взрослых. Все делалось в свое время, но это было для марсиан не большим «трудом», чем дважды в день прогуливать свою собаку для человека, управляющего в перерывах между этими прогулками корпорацией общепланетного масштаба… хотя для существ с Арктура-3 эти прогулки могли бы показаться единственной формой работы магната (раба этого пса).
И марсиане, и люди относились к жизненным формам, обладающим самосознанием, однако развивались они в совершенно разных направлениях. Все человеческие поступки, все человеческие мотивы, все человеческие надежды и страхи управлялись неудобным, но странно прекрасным способом репродуцирования и постоянно носили на себе его отпечаток. На Марсе было то же самое, но наизнанку. В основе марсианского способа лежала, как и во всей этой Галактике, двуполость, но у марсиан она имела такое отличие от земной, что понятие «пол» существовало лишь для земного биолога и начисто отсутствовало для психиатра. Марсианские нимфы были женщинами, а взрослые — мужчинами.